но следовать ценным указаниям явно не собираются.
— Градостроительная инспекция только через неделю приедет, — сообщает Кулаков мне. — В четверг.
Смотрю на него, все еще не отнимая ладонь от лица. Весьма актуально: если он и не светило, то все равно громоздкий, как Юпитер.
Не хочу морщиться, поэтому прикусываю губу, чтобы скрыть досаду. Неделя — слишком долго.
Примчался сюда сейчас, лишь бы сообщить мне радостную для себя новость?
Пытаюсь разгадать, но не могу. Ни считать что-то с его лица, ни распознать что-то в позе.
Конечно, я бы поставила на то, что у него все договорено в инспекции. Или Кулаков сейчас как раз в процессе, отсюда и задержка.
— Значит, ждем, — намеренно равнодушно заключаю.
Он внезапно едва не скалится. Клянусь, у него под неровной кожей на лице волны ярости прокатываются. И толкают друг друга. И еще, у него щетина така…
Завожусь с пол-оборота, ей-богу, у меня даже в горле мотор жужжит. Так хочу слова какие-то выкинуть наружу.
Я вообще миролюбивая, ни разу не агрессивная собеседница. Стыд паром клубится в мозгах. Это я только на Кулака так реагирую.
— Ни одна из твоих долбаных поправок не войдет в финальную версию, — выпаливает Кулак. Руки на груди скрещивает.
— Долбаных? — прищуриваюсь. — То есть, ты только изображаешь, что готов на компромиссы идти?
— Я никогда, — зло заводит он, — ничего не изображаю, принцесса. Надумай норм поправки, тогда побазарим.
— Мы уже базарим, — вспыхиваю я. Он приближается ко мне, перенося вес на другую ногу, и я теряю нить мысли. — Если ты не заметил… мы каждый день обсуждаем так называемые долбаные поправки.
— Да. Потому что я позволяю!
— Что позволяешь? — От раздражения ударяю себя ладонями по бедрам. И Кулак пялится на них. На мои бедра. Словно завис. И я теперь тоже зависла.
— Обсуждения, — хрипло произносит он, так и не отрывая взгляда от моей юбки.
Слежу, как его грудина выдохом расходится. На ответное раздражение не похоже. Зависаю на бесконечную паузу, а мысли улетучиваются. Все до единой.
Поднимаю взгляд на лицо и, наверно, краснею. Уставилась тут на него, а Кулак все это время следил за движением моих глаз.
— Пойду воды попью, — едва слышно сообщаю и сразу же направляюсь куда-то.
Только не знаю куда.
Убегает.
Куда-то не туда. Стенды с едой в противоположной стороне расположены.
Почему бы нормально не попросить воды у меня?
Потому что я — злобный псих в ее глазах.
Или потому что никакой воды Алиса не хочет. Моего отсутствия хочет.
Шмалить охота, хотя больше не курю на постоянке. Жилы фитилем нитевидным обращаются. Горючим пропитаны.
А в голове — нагар, закоптилось месиво мозгов. Впору башку до крови расчесать. Достало, ну че эта Чернышевская повсюду, а?
Брожение унять пытаюсь, чтобы землю под ногами не топтать свирепо. Хоть и на месте стою. Свирепо, потому что сам с помоста к фее прибежал, как только увидел.
Дурак.
Поворачиваюсь к правому флангу ограды, и заряжаю рабочим очень четко и внятно:
— Справа поправьте, как она сказала. И по всей длине делайте просвет!
Судя по ее реакции, сетку по всему периметру Алиса не одобряла. С чем я был полностью согласен, но промолчал.
Уже поздно снимать. До чего же криворукие, кто в открытом поле клетки ставит?
Алиса действительно пьет воду чуть поодаль, а затем отдает бутылку каким-то подросткам. Они облепляют ее сочную фигурку полчащем саранчи.
Все в поселке ее знают.
После вчерашнего меня тоже все знают, но совсем не так, как выгодно.
Разберусь со странным обстрелом позже, уж время будет. Еще как минимум неделю тут торчать.
Ни за что не уеду, пока создаем ебаный Устав. Бестия тут сразу же всех по струнке построит.
Костюмированные консультанты от Фрезя только метушиться умеют. Не хочу соглашаться с этими, как их, фременистками, но мужик хилый нынче пошел.
Да они толкают проект со скоростью улитки! На дело бы их не взял.
А вот ее бы взял.
Долбаная фея с самыми сладкими губами на свете — настоящий боец. Жаль, только не на моей стороне.
А прямо напротив.
Какой бы принцессой по рождению не была, она от своего не отступает и пашет над результатом. Одна против всех. Против меня. Она гнет и гнет свою линию, потому что верит в нее.
Как бы узнать, что там у них с родней случилось. Говорят, от нее фактически отказались. Квартирку оставили, правда, я пробивал.
Наблюдаю, бесцельно касаясь козырька, как Алиса поправляет лямку майки и улыбается каким-то соплякам с розовыми паклями. Все это время не могу догнать: в лифчике она или нет. Когда стояла рядом, не хотел глазеть. Она еще сменила платье на юбчонку сегодня, покороче. На вид — жуть, с волной несуразной какой-то. Стояк железный теперь уже больше как норма, чем измененное состояние — если не натыкаюсь на нее взглядом, то думаю о ней или вспоминаю.
Как мычала мне в рот, тогда на стоянке.
Как нуждалась в передышках.
Как дрожала вся подо мной. Упругая, но мягкая. Везде, куда смог дотянуться.
Вспоминаю, как останавливался тогда, и по рукам онемение стальными латами сдавливает. Ну нахрена стопорил себя. Не хотел напугать. Так после однофигово испортил все к хуям. Перечеркнул. А это может было единствен…
От мысли, что это единственный раз до нее дорвался, слюни кислотой оборачиваются. И что-то в грудине не заводится, как двигатель зимой барахлит, — а должно заводиться. Обязано, сука, кровь там фигачить и перекачивать.
У нее до сих пор засос на шее, который она волосами скрывает.
Каждый раз тупорыло зависаю, как только смотрю туда. И злость брюхо изнутри вспарывает, и огонь по яйцам проходится.
Одергиваю себя от воспоминаний, как всегда, и — как же достало, бляха-муха, придется себе горло перерезать, чтобы забыть наконец-то.
Оно лезет и лезет, как одну башку отрубишь — так на месте три вырастают.
Прикидываю взглядом, сколько народу забилось в эту секцию. Еще ничего не началось, а впереди уже замес и толкучка.
Алиса отдаляется от группы подростков и останавливается поближе ко мне, возле левой кромки сетки.
Экраны что-то там крутят, и кое-где фонари врубили, но дневной свет еще не рассеивается.
Стоим по отдельности, расстояние между нами никто не заполняет. Словно чувствуется невидимый протянутый трос в пространстве, и все его обходят.
Людей
